Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Против личного вассалитета я не был. После той аварии имя «хорошо сделанного» мне не давило на горло, да и хорошее это было имя, с нужным смыслом: то, что по ту сторону перевала, заслуженная часть долгого пути. Мне теперь было понятно, что делает Старик. Он не просто строит мост между двумя Домами — большим и маленьким, нашим. Он создает руководителя, который сможет объединить оба Дома в один, новый, когда Старик умрет. Об этом не хотелось думать, но что поделать: Старику и сейчас невесть сколько, а последние годы много у него отняли. Мне думать не хочется, а он — обязан. Старику я не давал клятв — в тот единственный раз, когда я очень этого хотел, он хоть и мягко, но отказал, а потом необходимости не было.
От госпожи Нийе я ждал каких-то слов и дождался неожиданных, брошенных походя: «Молодец, только соображаешь медленно.»
Как выяснилось потом, я соображал не медленно, а вообще никак.
Энтайо Къерэн, глава Медного Дома Великого Круга Бытия Разумных
Когда ты входишь в новый мир, как в воду. В чужую и чуждую, по скользким булыжникам, обросшим водорослями. Когда ты спускаешься все глубже и глубже в мутную голубую тьму стоячего пруда, а под босой ступней неровный, неритмичный, то слишком гладкий, то внезапно и болезненно острый камень.
Когда у тебя за спиной ревет пламя пожара. Когда оно вылизывает спину шершавым языком горячего воздуха. Когда на краю пруда вода вскипает от жара, и пузыри проступают на твоей собственной спине, а искры и уголья с шипением ложатся на мокрую кожу.
Когда ты идешь не один, а первым — и поэтому не можешь медлить, торопиться и рисковать. Когда ты прокладываешь путь для тех, кто слабее и ниже ростом, больше боится воды и огня, для тех, кто не приучен бороться с паникой и для тех, кто готов встать на чужие плечи.
Как мало в тот миг значит, с каким запасом прочности тебя создали, как хорошо тебя выучили, как ты постарался стать способным на этот путь.
Как мало ты готов к тому, чтобы ощутить босой стопой, мягким внутренним сводом: ты идешь не по скользким камням, не по вязкой глине. Острое, впивающееся в плоть, липкое, проскальзывающее под ногой — черепа и кости.
Тебе останется лишь идти и вести, и уповать на то, что другой обнаруживший — промолчит.
О том, что это было, ты скажешь потом. Потому что слова рвутся из горла.
Или не скажешь вообще. Потому что слова не принесут очищения.
Как много будет значить для тебя тот, кто просто услышит сам. Даже пришедший с обвинением.
Родство по этому упреку ближе даже родства по этому пути.
Раэн Лаи Энтайо-Къерэн-до, старший связист опорной базы Проекта
Прошел последний день перемещений через «дырку». Традиционно, потеряв несколько ботов-пробников, мы сделали вывод, что сезон закрыт и устроили по этому поводу небольшое празднование — точнее, просто день отдыха для всех, кроме дежурных спасателей и прочих невезучих.
К концу этого дня — я воспользовался правом мелкого начальника и не дежурил, а отправился под купол к знакомым, — к нам влетела их соседка и потащила всех к большому проектору, рассказывая о каком-то важном заявлении на всю планету. Я насторожился, поскольку ровным счетом ничего об этом не знал. Значит, либо большое происшествие случилось только что, либо что-то, что давно заваривалось, вскипело и плеснуло через край. Я же давно ждал беды. Я же…
Мне и в голову прийти не могло — как известно, она как была забита всяким хламом два десятка лет назад, так и поныне пребывает, — что беда может выглядеть так: Старик объяснял, что они с коллегой, главным инженером, считают обязанными принять на себя ответственность за все нарушения закона, допущенные Проектом, и сложить с себя полномочия, передав их достойному преемнику. Построена речь была и по правилам Домов, и так, что понятно было любому внедомовому: приняв на себя груз ошибок, передать инструменты правления не запятнанными, и так далее, и так далее… четко и красиво, в общем.
Я не видел в этом смысла, особенно, в связи с закрытием сезона. Куда торопиться? Куда вообще теперь торопиться?
Я даже и не понимал, почему на эту самую отставку реагирую как на долгожданную беду, а членов Дома можно выделить в толпе не по комбинезонам, а по выражениям лиц.
Я летел обратно — и говорил себе: следовало ожидать. Они с самого начала так договорились. Все внизу сохранят лицо — Проект признает, что мы нарушали закон. Старику, наверное, все равно. Он отдает власть родственнику, которому доверяет. Скорее всего, он еще и болен серьезнее, чем позволяет увидеть. Новый все равно его далеко не отпустит и будет прислушиваться. Инженер… то же самое. Они объявили сейчас, чтобы до следующего нереста все уже успокоилось и утряслось.
Меня давно уже не тошнило ни при каких трюках атмосферы. Я давно уже летал, не помня, как я это делаю, не думая. Всю дорогу до станции меня тошнило. Руки двигались, в горле стоял мерзкий клубок, ниже груди не было ничего. Я опять неправильно посчитал, я опять не вижу чего-то прямо перед глазами. Я долечу, а там уже все мертво, взрыв, пустое место. Пятно станции передо мной колебалось по краям, будто какая-то сила в моей голове пыталась вычеркнуть его из пространства.
И я еще не понимал. Вплоть до того момента, когда влетел в приемную, и увидел там главного энергетика и главного планетолога, которые — как мне показалось на первый взгляд, — избивали почтенного Сэндо. Давешняя история с охранителем пошла мне впрок: я на мгновение закрыл глаза, а руки прижал к поясу.
Вторым взглядом, моргая, я разглядел, что его не бьют, а просто наседают на него, и даже хватают за руки, и кричат.
— Нет, вы сейчас нам скажете, как его заставить!
— Переубедить, — поправил энергетик.
— Какими вашими штучками…
— Аргументами.
— Этого героя мы сами…
— Возьмем на себя.
— А ваше дело…
— Послушайте, — наш социолог вывернулся и отступил в мою сторону. — Ну попробуйте понять, что происходит. Позвольте мне объяснить…
— Они вам все позволят, — сказал я, пододвигая социологу сиденье и мрачно глядя на парочку грубиянов. — Они вас внимательно выслушают, и я заодно, а потом мы что-нибудь придумаем.
— Посмотрите на происходящее не с точки зрения конфликта с Администрации с